…Мировая война завершилась. После подписания Мудросского перемирия (1918 г.) новое турецкое правительство под давлением международной общественности приняло решение привлечь к ответственности виновных во втягивании Турции в войну и организации геноцида армян. В 1919-1920 гг. состоялся судебный процесс. Главари партии младотурок были приговорены заочно к смертной казни. Однако они благополучно покинули пределы Турции и избежали кары. Но долго наслаждаться жизнью им не удалось. Деятели армянского национально освободительного движения в рамках операции “Немезис” привели приговор в исполнение.
Первый акт возмездия был совершен 15 марта 1921 года: Согомон Тейлерян застрелил в Берлине Талаата. 17 апреля Аршавир Ширакян и Арам Ерканян опять же в Берлине убили Джемала Азми и Бехаэтдина Шакира. 25 июля в Тифлисе (уже советском!) Петрос Тер-Погосян и Арташес Геворгян казнили еще одного Джемала. В августе этого же года красный чекист Яков (Акоп) Мелкумов зарубил в Средней Азии Энвера. Помимо тех, кто осуществил геноцид в Турции, армянские мстители ликвидировали некоторых деятелей мусаватистского Азербайджана. Так, 19 июня 1920 года Арам Ерканян в Тифлисе убрал Фатали хана Хойского, виновного в резне армян в Баку в сентябре 1918 г. 19 июля 1921 года Мисак Торлакян порешил в Константинополе Бехбуд хана Дживаншира — того, кто резал армян в Шуши. Формально это были теракты, но по содержанию, по сути — акты возмездия, совершенные над убийцами. Справедливая месть. Не расправься “Немезис” с ними, вполне вероятно, точнее — очень вероятно, что многие из этих кровавых людей отделались бы лишь легким испугом. Да, конечно, мы, армяне, осуждаем терроризм. Однако то, что совершил “Немезис”, — Высший суд. Турция помнит об этих актах возмездия. И не только Турция…
Предлагаем очерк об одном из отважных членов “Немезиса” — Араме ЕРКАНЯНЕ, видном деятеле национально-освободительного движения, а также отрывки из воспоминаний армянских мстителей.
КАРАЮЩИЙ МЕЧ НЕМЕЗИДЫ
Ерканян — представитель знатной фамилии, давшей Армении замечательных музыкантов, историков, архитекторов. Он родился в Карине (Эрзрум), где и получил образование. Во время геноцида находился на родине, а когда русские войска отступили, ушел с ними на Кавказ и вступил в армянский добровольческий отряд под руководством Драстамата Канаяна. Во время Баш-Апаранского сражения командовал пулеметным взводом, был на передней линии. Состоял в партии Дашнакцутюн. По-видимому, Арам был тайным сотрудником спецслужб Республики Армения. По крайней мере известно, что в 1919 году он был в Константинополе с некой секретной миссией. В Константинополе он и познакомился с выдающимся деятелем национально-освободительного движения Шааном Натали (Акоп Тер-Акопян). Эта встреча изменила жизнь Ерканяна. “Мне сразу же показалось, что я знаю его с детства. Нет, этот парень особенный — подсказывало мне сердце”, — напишет потом об Араме Шаан Натали.
Осенью 1919 года в Ереване состоялся IХ съезд партии Дашнакцутюн, на котором было принято историческое решение о приведении в исполнение смертных приговоров в отношении главарей младотурок и предводителей мусаватистского Азербайджана, повинных в осуществлении геноцида армян. Было рассмотрено 650 имен исполнителей и пособников геноцида. Из них был отобран 41 главный виновник. Операция получила название “Немезис”. (Немезида — имя греческой богини возмездия.) Для осуществления операции был образован ответственный орган, возглавляемый послом Армении в США Арменом Гаро. Оперативное руководство и материальное обеспечение было поручено Шаану Натали и Григору Мержанову. Шаан сразу же взялся за поиски надежных людей, способных выполнить ответственную миссию. На Согомона Тейлеряна и Арама Ерканяна ставку он сделал сразу же. Араму была доверена первая акция, а первой жертвой был выбран бывший премьер-министр Азербайджана Фатали хан Хойский, лично отдавший приказ о резне армян в Баку и Шуше. Операция была выполнена блестяще. Хойский был застрелен в тот момент, когда прогуливался в Тифлисе по Головинскому проспекту вместе с другим палачом армянского народа — бывшим министром внутренних дел Халил беком Хасмамедовым. Хойский умер на месте, Хасмамедов — в больнице. Вот что пишет об этом в своих мемуарах Шаан Натали: “Только тот, кто знал хана Хойского, знаком с его историей, может оценить мужество Арама. В сопровождении своей свиты хан разгуливал по улицам Тифлиса, игнорируя вынесенный армянами приговор. Ведь все покушения на него оканчивались неудачей. Опытный и наглый зверь, он не учел только одного — что перед ним, разорвав бронированную цепь телохранителей, один на один встанет Арам и совершит справедливый приговор. Арам хотя и был ранен, под градом пуль сумел доказать, что он так же ловок и хитер, как и смел…”
Еще до формирования группы “Немезис” декретом Османской империи от 16 декабря 1918 года лидеры партии “Единение и прогресс” и ряд видных деятелей младотурецкого правительства были преданы суду. Им было предъявлено обвинение в вовлечении Турции в войну и организации депортации и геноцида армян. В феврале 1919 года в Константинополе начался судебный процесс над младотурками. Среди обвиняемых были бывший великий визирь, председатель комитета “Единение и прогресс” Саид Халим-паша, министр внутренних дел Талаат, военный министр Энвер, министр военно-морского флота Джемал, члены генерального совета Ибрагим Шюкри, Халил и Ахмет Нессими, глава центрального аппарата тайной организации “Тешкилати махсуссе” доктор Бехаэтдин Шакир и другие. Члены трибунала единогласно решили приговорить лидеров партии “Единение и прогресс” к смертной казни. Но приговор был заочным, так как все они бежали. Одним из тех, кому было суждено привести этот приговор в исполнение, был Арам.
Вот что пишет сам Арам Ерканян в своих мемуарах про тот день, когда он от Шаана Натали узнал, какая ответственная миссия ему доверена. “…И когда я расставался с ним, он с улыбкой прошептал: “Тебе достался Бехаэтдин Шакир. Ты должен наилучшим образом узнать, кто выпал на твою долю. Это он одобрил злодейский замысел — утопить в море армянских детей и исполнил его руками Азми-паши. Это он приказал отравить всех тех детей, которые еще могли помнить своих отцов и матерей. Этот преступник объехал буквально все вилайеты, изучая и оценивая действия губернаторов, повсюду организовывал депортацию, определял формы уничтожения армян и назначал конкретных исполнителей. И горе тому, в ком он мог заподозрить недостаток жестокости… Остальное я доскажу тебе в тот день, когда ты сам увидишь в Берлине эту гиену в обличии европейского джентльмена…”
А вот строки из приговора турецкого трибунала: “…Доктор Бехаэтдин Шакир отправился в Трапезунд, Эрзрум и другие вилайеты в качестве председателя Специальной организации, состоящей из чете (нерегулярных войск) и преступников, освобожденных из тюрем. Взяв на себя руководство этими отрядами, он явился автором трагических актов массовых убийств и хищений…” Арам хорошо знал, с кем будет иметь дело. Несколько членов его семьи стали жертвами деяний этого палача. Он был счастлив, что ему доверена честь отомстить за них. В этом ему помогали Григор Мержанов и Грач Папазян, выслеживавшие лидеров младотурок в Берлине. Арам немедленно отправляется в Германию. В дороге он узнает об успехе очередной акции “Немезиса”. Все европейские газеты писали о том, что 5-го декабря 1921-го года в Риме был убит бывший великий визирь Османской Турции Саид Халим-паша. Это было делом рук друга и соратника Арама по “Немезису” Аршавира Ширакяна. “Браво, Аршавир, — подумал Арам. — Я приму у тебя эстафету”. Мститель тогда еще не знал, что спустя всего пару недель Аршавир будет направлен в Берлин и присоединится к нему для помощи в осуществлении операции по устранению Бехаэтдина. Но убийство Саида усложнило задачу, так как скрывающиеся в Европе предводители младотурок стали еще более скрытными и осторожными.
Выйти на след Бехаэтдина можно было через бывшего губернатора Трапезунда Джемала Азми, который был близок с семьей Шакира. Он имел в Берлине небольшой магазин. В годы Первой мировой войны Джемал Азми прославился необыкновенной, чудовищной жестокостью по отношению к армянам. В приговоре турецкого трибунала о нем говорится: “Часть женщин и детей по его приказу оставили в Трапезунде, разместив в больницах и домах дервишей, якобы с намерением защитить их. Во многих местах женщин и даже девочек, собранных в группы, посадили на баржи под предлогом отправки морем в другое место. Но как только баржи исчезли из виду, эти женщины и дети были сброшены в море и утоплены…” Арам и Аршавир получили приказ — постараться через Джемала Азми выйти на Бехаэтдина Шакира и застрелить их обоих. Эта миссия стала для Арама делом всей его жизни. Однажды в одной турецкой кофейне Арам услышал разговор сына Джемала Азми Экмеля со своими друзьями. Тот рассказывал, что в 1915 году отец подарил ему — 14-летнему юнцу — целый гарем из 8-10-летних девочек из знатных армянских семей Трапезудна. При одном воспоминании о тех днях у негодяя текли слюни. “Иногда мой отец завидовал мне, видя меня разлегшимся на этих бутонах лилий…” — рассказывал сын палача. Арам еле сдержался, чтоб не застрелить Экмеля прямо в кофейне. Но возмездие не заставило себя долго ждать. Бехаэтдина удалось выследить. Как оказалось, он часто гостил в доме Джемала Азми.
Вначале акция была запланирована на 15 марта. Этот день был символичным — ровно год назад Согомон Тейлерян застрелил Талаата-пашу. Но главная причина выбора даты заключалась в том, что в этот день возмездие можно было осуществить в отношении сразу нескольких палачей. Ведь скрывавшиеся в Берлине соратники Талаата в связи с годовщиной смерти своего предводителя должны были навестить его вдову, дабы высказать слова утешения и поднять рюмку “раки” за упокой. Использовать шанс не удалось — подвел кто-то из информаторов. Но приказ оставался в силе — приговор должен быть приведен в исполнение в отношении как минимум двоих и одним из них непременно должен быть Бехаэтдин Шакир. Значит, нужно дождаться случая, когда “кровавый доктор” вновь встретится с кем-то из бывших соратников. Спустя две недели по вине информаторов был упущен еще один такой шанс. Было известно, что член младотурецкого триумвирата, бывший министр военно-морских сил Джемал прибыл в Берлин для тайной встречи с Бехаэтдином и другими сообщниками. Оттуда он должен был сразу же выехать в Москву для встречи с Назымом-пашой, координировавшим контакты младотурок с Владимиром Лениным. После этого планировал отбыть в Туркестан и присоединиться к басмаческим отрядам местных пантюркистов, возглавляемых бывшим военным министром Османской Турции Энвером. Было установлено, что встреча Джемала с сообщниками состоится на вилле Энвера, расположенной в берлинском предместье Грюнвальд. Но, видимо, предводители младотурок, напуганные акциями “Немезиса”, решили перестраховаться и в последний момент изменили место сходки. А может быть, вновь подвели информаторы. Арам и Аршавир были необыкновенно подавлены. И только Шаан Натали улыбался, дабы придать духа своим друзьям. Он-то был уверен, что и Джемал, и Назым, и Энвер рано или поздно получат свое. Так оно и получилось. 25 июля 1922 года Джемал был застрелен в Тифлисе Петросом Тер-Погосяном и Арташесом Геворкяном. 4 августа 22-го Акоп Мелкумов в Туркестане зарубил шашкой Энвера. Назым же был повешен в Турции согласно приговору кемалистского трибунала за неудачную попытку покушения на Ататюрка.
Новый шанс осуществить возмездие возник сам собой 17 апреля. Арам и Аршавир выяснили, что вечером Бехаэтдин Шакир и Джемал Азми приглашены на ужин в дом бывшего начальника константинопольской полиции Азми-бея. Вместе с ними были их жены и дети, а также вдова Талаата-паши. Пора действовать — решили мстители. Расчет был на то, что гостеприимный хозяин после сытного ужина выйдет проводить своих гостей и тогда можно будет уничтожить сразу троих. Так оно и получилось. Никто из женщин, согласно приказу, не должен был пострадать. Но вдова Талаата чуть было не вынудила Арама нарушить этот приказ. Первый выстрел повалил Бехаэтдина, второй — Джемала Азми. Но кто-то из сопровождавших турок сумел оттолкнуть Аршавира и выбить у него из рук пистолет. Пока другие женщины причитали над трупами, госпожа Талаат проявила небывалую смелость и попыталась скрутить руки упавшему на скользкий булыжник Аршавиру. И лишь приставленный Арамом к ее груди ствол пистолета заставил храбрую вдову понять, что проявляемая настойчивость может вынудить мстителя отказаться от принципа, согласно которому женщин и детей убивать нельзя ни в коем случае. Третий выстрел пришелся не в сердце женщины, а в лампочку уличного фонаря. В темноте было легче скрыться…
Немецкая полиция не нашла никаких следов. На утро едва ли не все берлинские газеты опубликовали фотографию из морга, на которой были изображены тела убитых палачей. И только тогда Ерканян облегченно вздохнул — значит, выпущенная пуля действительно была смертельной. “Я чувствовал себя легко, будто гора, сдавливавшая грудь, наконец-то свалилась с меня. Возмездие свершилось. Обет мой, данный мученикам, исполнен”, — напишет потом Арам в своих мемуарах.
Книгу “Так мы отомстили” Арам написал уже в Аргентине, куда он эмигрировал в конце 20-х. А до того он провел несколько лет в Румынии. В Бухаресте Ерканян основал армянскую газету и был ее редактором. Издавал газету и в аргентинском городе Кордоба. Туберкулез унес его из жизни совсем молодым. Могила Арама Ерканяна в Кордобе по сей день является местом паломничества всех аргентинских армян.
ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ “ВЕЛИКОГО ВИЗИРЯ”
Из воспоминаний Аршавира Ширакяна
…В ближайшие дни в Рим должны приехать Бехаэтдин Шакир, Джанболат и Энвер. Также выяснилось, что Бекир Сами попросил Саида Халим-пашу помочь Мустафе Кемалю, послав оружие в Анатолию и предоставив значительные суммы для урегулирования внешних вопросов.
Саид Халим готов был оказать помощь с условием, чтобы лидеры “Иттихада” получили свободный доступ в Анатолию, а затем и в Полис, когда армия Кемаля одержит победу и сбросит греческую армию в море, как они надеялись и верили. В эти дни в Риме должно было состояться собрание по этим вопросам под председательством Саида Халим-паши.
Я узнал все, что было мне нужно, покинул свое убежище и вернулся в Рим.
На следующий день я отправился в то же кафе, что и накануне, где сидели те же посетители и громко переговаривались. Вдруг разговоры прервались и среди турок возникло какое-то замешательство. В кафе вошел человек низкого роста, полного телосложения, с серьезным и представительным видом. За ним шел еще один — с портфелем под мышкой. Это был тот же человек, за которым я вчера следовал до Фраскати и разговор которого с Рустамом Реджепом мне удалось подслушать.
Они сели за стол и выпили по рюмке коньяка. Присутствовавшие турки один за другим подошли к вошедшему, приветствовали его, о чем-то спрашивали или просили.
Было ясно, что это весьма высокопоставленное лицо, но я его не узнавал. Годы спустя и даже сейчас, когда я вспоминаю этот момент, представляю, каким было бы мое потрясение, если бы я узнал, что это один из “избранных”, тот, кто подписал указ о полном уничтожении моего народа.
Ирония судьбы. Я искал его, а он сам явился и предстал передо мной.
Через 10-15 минут новоприбывшие встали, церемонно распрощались и медленно двинулись в сторону Виллы Боргезе.
Я вышел за ними. Они остановились под фонарем и продолжали беседовать. Я мучительно всматривался в лицо незнакомца. И вдруг меня осенило. Я представлял более высоким Саида Халим-пашу — сатразама, подписавшего документ о резне и высылке армян, премьер-министра бандитского правительства, “Иттихад ве теракки”.
Наконец они пошли и через полчаса вошли в отель “Палас”, где временно проживал паша.
В последующие дни я выяснил, что он ежедневно с 4-х до 6 часов выходил на прогулку. Иногда наносил деловые визиты, посещал банки, офисы. Обязательно заходил в Министерство внутренних дел, а сотрудники Султанского и Кемалистского посольств сами навещали его. По пятницам ходил на собрания в места, к которым невозможно было даже приблизиться.
В этот период, как мы позже узнали, и греки выслеживали турецких главарей. Специальная организация нередко задействовала для этого более 20 человек. Греки выслеживали, в частности, Саида Халим-пашу, кемалистских агентов и политических деятелей, так как они находились в состоянии войны с греками и пытались через них получить секретные сведения. В какой-то момент они начали следить и за мной, я тогда не знал, кто есть кто, и каждый раз с трудом заметал следы. Затем догадался, что мы оба выслеживаем одного и того же человека. Греки вознамерились убить Саида Халима за то, что, как мы выяснили, последний Епаркос Османской империи оказывал помощь Мустафе Кемалю оружием и деньгами.
…Нашей самой большой мечтой было обнаружить в Европе сборище младотурецких преступников и вместе с нашими опытными и самоотверженными товарищами на месте расстрелять их всех. Эта мечта и в Риме сжигала нас изнутри, мы понимали, какое потрясение должна была вызвать подобная акция справедливости: одним ударом мы могли спасти достоинство нашего народа, заодно нанеся пощечину злобно обманывающей нас христианской Европе. Тем более что закаленные на фронтах и в предшествовавших успешных операциях товарищи были наготове и с нетерпением ждали приказа.
На рассвете я был в Альбано. Хотелось поближе рассмотреть дом Хагга. Ведь именно здесь должно было состояться собрание, на котором, несомненно, должен был присутствовать и сатразам-паша. Я уже обнаружил его квартиру в Риме, теперь мне стало известно и место проведения собрания. Нужно было постоянно следить за этими двумя пунктами и в удобный момент нанести удар.
В этот вечер мы с Марией — хозяйкой квартиры, которую я арендовал, отправились в Оперу. Давали Фауста. Вдруг в ложе напротив я увидел Саида Халим-пашу с двумя телохранителями. И пока зрители наслаждались великолепной музыкой и пением, я размышлял о нашей трагедии и о том, какой прекрасный случай преставился мне. Открыть дверь и разрядить в голову злодея все пули! Однако я сомневался, что удастся убежать, не сразив при этом несколько невинных жертв.
На следующее утро во время моего обычного дежурства я заметил двух турок, спешащих на вокзал. Вероятно, приезжают новые гости, подумал я и последовал за ними. Каково же было мое удивление, когда на вокзале я обнаружил всех наших знакомых. Был здесь и паша. Они отправлялись в Геную. До отхода поезда было еще 20 минут. Я побежал за Мержановым, нашел его, но когда мы вернулись на вокзал, поезд уже ушел. Часть турок вместе с пашой уехала, на перроне оставались лишь провожавшие.
Я пошел на Виллу Боргезе, по которой он обычно возвращался в экипаже или пешком.
К 12 часам подошел Мержанов и спросил, почему я не пришел обедать в нашу студенческую столовую, где мы в полдень и по вечерам обычно встречались.
— Потому что, — ответил я, — сегодня нужно завершить дело при любых обстоятельствах и любой ценой.
Я был зол из-за опоздания паши и, подождав немного, сказал Григору: “Я пойду к дому”. “Хорошо”, — ответил он, и мы вышли. На углу заметили автобус и побежали. Я успел вскочить на подножку, а тяжелый Григор отстал. На улице Виа Номентана я вышел и пешком пошел в сторону улицы Эостанио. На обычно пустынной улице в этот момент было оживленно, рабочие возвращались после трудового дня.
Послышался шум подъезжающего экипажа. По телу моему пробежала дрожь, когда я увидел огромных лошадей с колыхающимися на ветру гривами. В экипаже сидели Саид Халим-паша и его телохранитель. Я посмотрел на другой конец улицы. Мержанова еще не было.
Перебежал на противоположный тротуар, чуть не попав под копыта лошадей. Вытянул руку и схватил в кулак узду, лошади захрипели и экипаж остановился. В поднявшейся суматохе я вскочил на облучок экипажа, с трудом сумев сохранить равновесие… Пока телохранитель смотрел на кучера и что-то говорил ему, видимо, пытаясь понять, почему экипаж остановился, взгляд Саида Халима встретился с моим. “Ерэн”, — сказал он телохранителю. Это было последнее слово, сказанное сатразаном. Глаза его были полны ужаса, когда я направил пистолет в правый висок и выстрелил. Второй пули не потребовалось. Паша распростерся на сидении. Экипаж еще продолжал двигаться.
Тевфик Азми, пришедший в себя после первого потрясения, вытащил пистолет и только собирался выстрелить, когда, направив дуло пистолета ему в лоб, я крикнул по-турецки:
— Брось оружие, убью…
Он послушно выбросил пистолет в окно экипажа. Рукояткой пистолета я ударил по спине кучера и крикнул “Асрета! Асрета!” (“Остановись!”). Несчастный дрожал от страха и в отчаянии пытался объяснить мне, что, мол, лошади не хотят остановиться.
До сих пор вспоминаю эту странную и невероятную сцену. Бешеный бег лошадей, свесившаяся из окна голова паши, телохранитель, в ужасе продолжавший сидеть с поднятыми руками, трясущийся в панике кучер и я с пистолетом в руке — одна нога уперлась в подножку, другая — внутри экипажа. Сильный ветер развевал пальто на моей спине, придавая мне вид огромной птицы. Эта сцена, завершавшаяся сползшей мне на лицо черной шляпой, так запечатлелась в воображении некоторых прохожих, что позже, во время допросов они утверждали, будто пашу убил призрак, фантом.
Кучеру не удавалось остановить лошадей, и они продолжили свой бег до дома паши, перед которым остановились сами. У двери стоял слуга, который механически приложил руку ко лбу, словно отдавая честь, но, увидев свесившуюся голову паши, застыл в изумлении. Не обращая внимания на слугу, я спрыгнул с экипажа и, подняв пистолет, обернулся вокруг, чтобы навести страх на прохожих, а заодно определить путь к отступлению…
Кольцо вокруг меня угрожающе сжималось. Мержанова все еще не было.
— Убийство политическое… Вас не касается… Дайте дорогу! — прокричал я по-итальянски и дважды выстрелил в землю.
Толпа расступилась, и я, сбросив мешавшее мне пальто, побежал сквозь освободившийся проход…
ЭНВЕР-ПАША: БЕЗ ГОЛОВЫ, НО С КОРАНОМ
Из воспоминаний Георгия Агабекова
После боев под стенами Бухары бывший военный министр Турции, Энвер-паша, отступил с восставшими басмачами в Восточную Бухару. Красная Армия вынуждена была следовать за ним, обеспечивая свой тыл и связь от нападений почти поголовно восставшего населения, маленькими гарнизонами. Русские солдаты, не привыкшие к нестерпимой туркестанской жаре, без воды, без провианта гибли как мухи. Целая дивизия вышла из строя только от малярии и дизентерии. Войска шли, не имея возможности встретиться с врагом.
Энвер-паша все время менял свое расположение, а войска, состоявшие из местных жителей, при появлении Красной Армии прятали оружие и превращались в мирных жителей. Но горе отряду, если он был малочислен или же залег спать после душной дневной жары, не выставив сильную охрану. Их ночью убивали.
Перед командованием армии стал вопрос — во что бы то ни стало найти восставших и уничтожить. А главное — уничтожить самого Энвер-пашу. Но как? Где его найти в горах и пустынях Восточной Бухары, где все население помогало ему и ненавидело пришельцев-русских.
Вот эта-то задача и была поручена мне. Я должен был найти Энвер-пашу и сигнализировать о месте его пребывания, не теряя его из виду, пока он не будет уничтожен.
…Уже четыре дня я один среди басмачей. Мне абсолютно нечего делать и почти все время проводил в чайхане. Только изредка выходил смотреть, нет ли чего нового у небольшого глиняного садика, где помещался Энвер-паша. Однажды я его увидел.
Он прогуливался в компании одного из своих офицеров. Среднего роста, красивое лицо, приподнятые кверху усы, аккуратно выбритый. Он все еще носил форму турецкого офицера. Только на голове вместо фуражки красовалась белая чалма. Задумчивое выражение лица. Видно, о чем-то думал. В одиночестве я тоже думал. И чем больше думал, страшнее становилось. Я ведь был молод, и мне ведь жить хотелось. А тут один в стане басмачей. Я отгонял эти мысли, старался думать об успехе. Зато как приятно будет, выполнив задание, вернуться в Ташкент. В город, где жизнь, где нет басмачей, где безопасно.
Но назойливые тревожные мысли возвращались. Не устали бы там наши в Деннау. Не опоздали бы. Но нет, Осипов — верный и умный парень. Он не напутает и не даст напутать. Нужно взять себя в руки и ждать… На другое утро на осле с товарами приехал Абдурахман. Разгружаясь, он незаметно передал мне клочок бумаги: “Войска вызваны, связь не прерывайте. Следите об изменениях дислокации противника, срочно сообщите”.
Я закурил этим клочком бумаги папироску. Опять стали торговать привезенными товарами, время проходило незаметнее. Поздно вечером приехал Осипов. При виде меня на лице засияла улыбка.
— Ну, братишка, — начал он, когда мы уединились, — сегодня нужно тикать отсюда.
— Почему? — спросил я.
— Дивизион прибыл в Деннау и к утру будет здесь.
— Ладно, предупреди Абдурахмана.
Через час мы, по одному выйдя из чайханы точно на прогулку, прошли за кишлак. Соединившись в темноте, мы ускорили шаги и, наконец, пустились бежать. Осипов держал в руках наган, захваченный в последнюю поездку. Мы бежали и шли, шли и бежали. Сердце точно хотело лопнуть от напряжения, но мы боялись погони. Мы хотели жить. Наконец вдали послышался глухой топот конницы. Мы бросились в сторону от дороги и залегли. Проехало человек шесть кавалеристов, а за ними показался весь дивизион.
Мы вышли им навстречу. Нас радостно встретили. Начальник дивизиона и начальник гарнизона. Дав нам запасных лошадей и красноармейцев, дивизион исчез в темноте.
Рапорт командира дивизиона в штаб 13-го корпуса: “Приняв тщательные меры предосторожности, дивизион направился по указанному направлению. Недалеко от кишлака, где был расположен штаб противника, мною был выделен один эскадрон и послан в обход, чтобы отрезать путь на случай отступления противника. В пять часов утра дивизион пошел в атаку, но был встречен оружейным огнем противника. Нашим пулеметным огнем противник был сбит с позиций и беспорядочно бежал.
Штаб басмачей во главе с Энвер-пашой бросился в горы, но, наткнувшись на эскадрон, посланный в обход, принял бой. В результате боя штаб противника уничтожен. Успели спастись только трое. 28 трупов остались на месте боя. Среди трупов опознан и Энвер-паша. Ударом шашки у него снесена голова и часть туловища. Рядом с ним был найден Коран”. Его собственноручно зарубил командир бригады Акоп Мелкумов.
Так сложил голову бывший военный министр Турции Энвер-паша, один из авантюристов от революции, палач всех армян.
«Новое время»
