В русском языке исчезает женский род Поделиться
Последней каплей, почему я взялась писать эту колонку, стало решение Верховного суда РФ заменить «женщин-военнослужащих» на «военнослужащих женского пола». Это название не только более громоздко и коряво, но уводит от простого и всеобъемлющего понятия «женщина». Я могу только высказывать предположения, откуда идет эта порча языка, но она последовательно связана с уничтожением или уничижением женского рода в русском языке.
Фото: Алексей Меринов
тестовый баннер под заглавное изображение
Охотно допускаю (прямо надеюсь!), что это совершается ненамеренно и даже безотчетно. Но вы только гляньте на сообщения в федеральных СМИ: «помощница Байдена стала гражданином России», «пенсионер продала квартиру мошенникам», «опубликовано видео с матерящейся депутатом», «сбежавшей из России бывшей редактору запросили срок»… Ну почему, спрашиваю я, помощница не стала гражданкой России, почему квартиру продала не пенсионерка? И чем плохо слово «депутатка», по аналогии с «делегатка»? Почему можно писать «учительница» и «чиновница», но нельзя «представительница» или «руководительница»? Например, Мария Захарова — всегда только «официальный представитель». Да, я понимаю, что это ее должность. Но от должности ничуть не убудет, если равноправно использовать ее женский вариант.
Словосочетание «сбежавшей из России бывшей редактору» настолько чудовищно, что прямо кричит нам, насколько языку не хватает слова, например, «редакторша». Или уж пишите все эпитеты в мужском роде. «Марья Ивановна опытный врач» — так сказать можно. Но вообще-то, русский язык — язык с очень развитой системой родов, мужского, женского и среднего. Система русского склонения держится на различении мужского и женского рода. В русском языке множество естественных способов для легкого и удобного образования феминитивов. Почему мы это искусственно ломаем?
Интересно, как в самом распространенном объяснении на этот счет переплелись высокомерие и уничижение. Говорят, например, что Анна Ахматова (или Марина Цветаева, или обе) не хотела, чтобы ее называли поэтессой, а хотела, чтоб называли поэтом. И из этого выводят, что, мол, когда профессия в мужском роде, это солидно, а когда в женском — несолидно. Это объяснение может быть даже справедливым для частных случаев: ну, вот так думала Ахматова, что поделать, может, такие были нравы. Но как общее правило оно недобросовестно и как раз тормозит серьезное отношение к женской профессиональной деятельности. Выходит так, будто женский профессионализм всегда второго сорта — это запечатывается в языке, когда он избегает женских слов, вместо того чтобы ввести их: сперва в оборот, потом в обыкновение, а затем в привычку.
Значит ли это, что я призываю писать «авторка», «философка», «докторка наук»? Нет. Не надо насиловать язык. Но и мешать ему быть естественным совершенно не следует. Тем более что это всегда — на подсознательном уровне — сопряжено с отношением. Выше я уже отметила, как именно: избегая женских названий профессий на том основании, что они «хуже», вы тем самым культивируете, поддерживаете представление, будто женщины в профессии хуже. Это первое. Второе: избегание слова «женщина», с которого я начала. Почему не «женщины-военнослужащие», а «военнослужащие женского пола»? Я не могу найти разумного ответа и предполагаю только, что здесь замешана модная категория гендера. Ну вот нужно обозначить — «гендер». «Таков сейчас тренд». И обозначают. Без понимания, что это исчезновение женщины. Подумайте: как это может быть в единственном числе? «Военнослужащий женского пола»? «Военнослужащая женского пола»? Ну дикость же!
И это бессознательное неуважение буквально пронизывает наше информационное пространство. Именно бессознательное — не намеренное. Но оно последовательно выражается в языке. Яркий пример — слово «развратил». Я знаю, откуда это идет. В уголовном праве есть понятие «развратные действия». Но для того чтобы лепить фразы типа «таксист развратил школьницу» или «иностранец развратил ребенка», надо не иметь мозгов. Развратил (чуть мягче — совратил) — это «сделал развращенным». Если какой-то негодяй лапает детей или, прикинувшись ровесником, обманывает их в Интернете, дети от этого не становятся развращенными и совращенными. Когда новостники строят фразы типа «сожитель матери развратил ее дочь», они вообще-то не хотят плохого, а просто не думают головой. Но они такими словами заляпывают жертву. «Развращенной» жертвой, кстати, может оказаться и мальчик.
Грустнее же всего бывает, когда высказываются священники. Так, только за этот октябрь священники нам сообщили, что, во-первых, женщины толкают мужчин на преступления. В стране, где высок уровень домашнего насилия, такое заявление нельзя не воспринять как «женщины сами виноваты». Во-вторых, сказали нам, женщинам, что нельзя иметь много денег. В-третьих, если мужчина изменил жене, он не должен ей в этом признаваться, а должен сходить на исповедь. Всякий раз после этого официальный представитель РПЦ подчищал пятно, уверяя, что это всего лишь частное мнение. Что ж, спасибо и на том, что это не официальная позиция РПЦ. Но ведь так и не запрещен в служении священник, призывавший «ломать женщин об колено». Это что, тоже «просто частное мнение»? Нет, в целом всё это неуважение.
И во что оно выливается? Хорошее отношение к женщинам могло бы, и должно было бы, стать весомой частью российской «мягкой силы». Несмотря на высказанную мною критику, несомненно, что отношение к женщинам на большей части России гораздо более адекватно и гуманно, чем на меньшей части России. И чем в некоторых южных государствах в орбите российского влияния. Так вот: мы должны были бы транслировать это отношение. Женщины из этих государств, а также (и в первую очередь) той небольшой части России, где процветает архаика, должны были бы знать, что российское государство непременно от этой архаики их защитит. Женщины в этих регионах должны были бы четко понимать, что пребывание в России — гарантия их прав, гарантия доброго и справедливого к ним отношения, и они должны были бы высоко ценить пребывание в России. Но они не могут это понимать и ценить, потому что мы не транслируем такое отношение. Фактически наоборот — подчеркиваем, что архаика это «культурная особенность» и, несмотря на предположительно единое для всех федеральное законодательство, она нас не касается.
И вот мы видим женщин, гражданок России, которые пытаются убежать от деспотических семей; и это заканчивается не тем, что государство берет их под защиту, а исчезновением или смертью. Мы видим иностранцев, которые приезжают в Россию, в том числе в большие столичные города, и внедряют там всю ту архаику семейных отношений, которая для этих городов и регионов совершенно чужда, но, говорят нам, это «культурная особенность» и «надо уважать». Мы видим цыганские браки маленьких девочек — еще одна «достойная уважения культурная особенность».
Это идет от неуважения к женщине. Неосознанного. Ненамеренного. (Будь оно осознанным и намеренным, всё было бы гораздо хуже.) Но вместе с тем многообразно вредного на всех уровнях — от порчи языка до государственной политики.
