Бывший депутат Ленсовета и председатель комиссии по гласности — о криминализации власти при Путине и об актерском мастерстве президента
Юрий Вдовин — депутат Ленсовета в 1990-1993 годах, член Президиума, Малого Совета, мандатной комиссии, председатель постоянно действующей комиссии по гласности и средствам массовой информации, переименованной позднее в комиссию по свободе слова и СМИ, также избирался членом временных комиссий по ленинградской прессе и «Лениздату».
Одним из первых в Ленсовете поддержал деятельность группы Марины Салье и Юрия Гладкова по расследованию деятельности Владимира Путина на посту главы комитета по внешним связям мэрии Санкт-Петербурга.
По документам, подписанным Владимиром Путиным, а также его заместителем Александром Аникиным, согласно данным бывшего депутата Ленсовета Марины Салье, за рубеж были вывезены редкоземельные металлы, нефтепродукты и другое сырье на сумму более ста миллионов долларов. Взамен в Санкт-Петербург, где на продовольствие были введены карточки, должны были поступить партии мяса, картофеля, птицы. Однако бартер так и не состоялся. Юрий Вдовин считает, что ему и его коллегам по Ленсовету не хватило элементарного мужества для завершения парламентского расследования.
Впрочем, сетует собеседник Настоящего Времени, глубокому расследованию помешало сращивание тогдашней исполнительной власти со спецслужбами и криминалитетом.
С самого начала КГБ был самой информированной категорией людей, и они решили приватизировать страну, говорит Вдовин.
***
Юрий Вдовин: Путин, когда поехал из Петербурга в Москву, стал перебираться по вершинам власти и тащил за собой всю эту шелупонь, всю эту шпану из Комитета госбезопасности, который был всегда криминальной организацией и теперь весь этот криминал ввел во власть.
В результате власть у нас, как нормальная организованная преступная группировка, которая по этим принципам живет и работает. И страну заставляет жить и работать по этим принципам.
Путин умел производить впечатление всегда – они обучены этому. Он в отличие от многих чиновников связанно говорил и говорил твердо: «Я сделаю – значит, сделаю». Или объяснял, почему не может сделать. Этим он очень выгодно отличался от всех остальных. Когда дело пошло к тому, что он, возможно, станет президентом, я был категорически против. И не я один. Мое окружение считало, что делать руководителем страны человека из спецслужб, из КГБ, из самой кровавой преступной организации, которая существовала… Я был категорически против.
До этого рассматривался вопрос о Степашине (Сергей Степашин — председатель правительства Российской Федерации с мая по август 1999 года – прим. НВ). Это меня тоже смущало, хотя со Степашиным я был в очень хороших отношениях. Он был чужой там человек. Я не знаю, каким он мог быть президентом. Может быть, у него было недостаточно организационных возможностей.
Поскольку семья у Ельцина тоже была прикарманена, и никто не может в отсутствие нормальной демократии удержаться от не очень этичных поступков, он намолотил многое, и ему нужно было защитить себя. И это, по-моему, был результат сговора: ты уходишь с поста, становлюсь президентом я, за это тебе ничего не будет.
С Собчаком было чуть-чуть сложнее. С одной стороны Собчак – тоже дутая фигура с точки зрения демократии. Он был очень авторитарный человек. Другое дело, что он был яркий и достаточно убедительный антикоммунист.
Я убежден, что он сейчас с Путиным не поладил бы. И тут есть много вопросов, что с ним случилось, почему и как? Конечно, Собчак при своем экстремизме, был бы против пути, по которому сейчас пошла Россия. С другой стороны, я не увидел корреляции между ослаблением в 1996 году позиций Собчака и ростом влияния Путина. Как раз мне кажется, что с ростом потери влияния Собчака Путин перепугался, что с ним что-то может произойти. Но он нашел какие-то механизмы, когда через Чубайса его перетянули в Москву – в администрацию президента.
Я надеюсь, что рано или поздно всему приходит конец, и этому режиму придет конец, и всплывут наружу какие-то механизмы, которые существовали там. Жаль, в эту пору прекрасную.
***
НВ: «Насколько были искренними слезы Путина на церемонии отпевания Собчака?»
Ю.В.: Не думаю. Я вообще его искренность нигде и никак не чувствую. КГБэшник может изобразить все, что угодно. Это актерские, специальные методы обхождения с людьми. Их же учат этому: как нравиться, как войти в доверие, как проникнуть в душу к человеку. Это профессиональное мастерство. Я еще раз повторю: у меня вопросы, чего это вдруг Собчак умер?
Какие отношения складывались у него с Путиным в то время? Из теперешних информаций выясняется, что достаточно близкие. Вроде бы, в семье какие-то отношения были. Но тоже все туманно. Нарусова (Людмила – жена А. Собчака. – прим. НВ), сказав однажды что-то, больше к Путину не обращалась. Из нее это вырвалось, она сказала, что знает, кто его убил.
Она может знать, но она может быть запугана – за дочку боится, за себя боится. Механизмов управлять людьми у этой компании больше, чем достаточно, то есть, могут прижать любого. Как у Булгакова сказано: «кирпич на голову случайно никому не падает».
НВ: Насколько хорошо Путин исполнил обязанности начальника штаба Анатолия Собчака на выборах мэра Санкт-Петербурга 1996 года?
Ю.В.: Проигрыш на этих выборах – целиком и полностью заслуга самого Собчака. Он был очень самонадеян и самовлюблен. Незадолго до выборов я передавал Собчаку одну историю, которая была направлена против него. Он сказал гордо: «Ну, я с Черкесовым переговорю, и все будет нормально» (Виктор Черкесов — с 1998 года первый заместитель директора Федеральной службы безопасности РФ. – прим.).
Смысл сводился к тому, что какие-то люди, с которыми я встречался тайно… мне парень из КГБ оставил телефон и сказал, что спецслужбы готовят целый ряд мероприятий, связанных со срывом успеха Собчака. Собчак должен был переговорить с Черкесовым на эту тему.
НВ: В момент, когда Путина стали двигать в Москву, вы понимали, что все это может закончиться его президентством?
Ю.В.: Я не понимал. Я такого даже не допускал. Когда он стал премьер-министром – можно было ждать. Но ведь он же был серой мышкой: ну, бегает какой-то человечек, занимается какими-то международными делами, какой-то гуманитарной помощью, еще чем-то. Он не был яркой личностью, которая бы оставляла впечатление, как, скажем, тот же Чубайс. Это вот яркая личность. Леша Кудрин, который был тихим и скромным, но мы все знали в Ленсовете, что это умница, очень грамотный человек.
Про Путина ничего такого никто не знал, его никто не воспринимал, как выдающуюся личность. Поэтому представить себе, что эта серая мышка станет президентом, я не мог.
НВ: Но тогда знали, что возбуждено уголовное дело, что одним из его возможных фигурантов станет Владимир Путин?
Ю.В.: Ну, да, по делу, которое пытались возбудить ныне покойные Марина Салье и Юрий Гладков, мы в Ленсовете голосовали. Но для меня это было так: хорошо бы все это проверить – так или не так. Результата не было. Впопыхах решили, что раз результата нет, наверное, все не так. Большинство так думало. Были горячие головы, которые не верили в это. Я был, к сожалению, такой доверчивый, хотел думать все время о лучшем. Надеялся, что страна идет к лучшему – через пень-колоду, но к лучшему.
Я все время вспоминаю Леха Валенсу, который сказал, что написаны тысячи книг о том, как перейти от капитализма к социализму, но нет ни одной книги о том, как перейти обратно. Мы же переходили обратно, а кто знал, как переходить? Германию выводили оккупационные силы, а нас никто не оккупировал.
***
НВ: Существует конспирологическая версия, будто Путина можно вывести из игры очень мягко, на условиях каких-либо договоренностей, гарантий и так далее. Возможно ли сейчас договориться с ним, как с Ельциным?
Ю.В.: Мне кажется, нет. Масштабы последствий для Путина и масштабы последствий для Ельцина несоизмеримы. По тому, что сейчас распространяется и информация не опровергается, это чрезвычайно сложная ситуация, в которой сидит вся эта команда, и которой нет другого пути, как оставаться у власти. Чем все закончится – мне трудно предсказать. Боюсь, что плохо закончится.
Настоящее Время
